— Мерси, мерси… Аллонъ, аллонъ…
Но тутъ Глафира Семеновна не выдержала. Она взмахнула дождевымъ зонтикомъ и съ крикомъ: «ахъ, ты подлая индѣйская морда!» ударила женщину по головѣ. Взвизгнула въ свою очередь и женщина. Увидавъ, что ударъ нанесенъ ей Глафирой Семеновной, она выпустила изъ рукъ руку Николая Ивановича, бросилась на Глафиру Семеновну и вцѣпилась въ ея ватерпруфъ, сверкая глазами и бормоча непонятныя слова. Глафира Семеновна разсвирѣпѣла и тоже держала ее за воротъ рубахи.
— Меня хватать? Меня? Ахъ, ты индѣйка мерзкая! Да я тебѣ всѣ бѣльмы твои выцарапаю… бормотала она.
— Глаша, оставь, оставь… — началъ было Николай Ивановичъ, оттаскивая за плечо жену, но было уже поздно…
Въ одно мгновеніе Глафира Семеновна и индіянка вцѣпились другъ дружкѣ въ волосы и упали на траву, барахтаясь и царапаясь.
— Господи! Да что-же это такое! — воскликнулъ Николай Ивановичъ и бросился разнимать дерущихся. Землякъ! Да что-же вы-то сложа руки! стоите? Помогите и вы! — закричалъ онъ земляку.
Землякъ тоже началъ разнимать. Онъ сѣлъ на индіянку и старался отдернутъ ея руку отъ Глафиры Семеновны; но тутъ выбѣжала изъ палатки старая индіянка и, заступаясь за молодую, принялась тузить кулаками по спинѣ земляка, Глафиру Семеновну и Николая Ивановича. Сдѣлалась общая свалка. Къ происшествію между тѣмъ, заслыша крики, подбѣгали гарсоны изъ ресторана, путаясь. въ своихъ длинныхъ бѣлыхъ передникахъ; стремились мальчишки индѣйцы.
Кое-какъ сцѣпившихся женщинъ растащили. Женщины еле переводили духъ и каждая но-своему выкрикивала угрозы.
— Наглая индѣйская тварь! Потаскушка! Въ моихъ глазахъ и вдругъ смѣетъ къ моему мужу Цѣловаться лѣзть! Я покажу тебѣ, мерзавка! — слышалось у Глафиры Семеновны. Бормотала что-то и индіянка, показывая кулаки. Шляпка Глафиры Семеновны валялась на травѣ, вся измятая, валялся и переломанный зонтикъ. — Ахъ, срамъ какой! Ахъ, срамъ какой! Глаша, Глаша! Да уймись-же… — говорилъ Николай Ивановичъ, передавая растрепанную Глафиру Семеновну тоже растрепанному и безъ шляпы земляку, и принялся поднимать шляпы и зонтикъ.
Гарсоны и собравшаяся публика, держась за бока, такъ и покатывались со смѣха.
Когда супруги пришли въ себя, то прежде всего они набросились другъ на друга съ упреками.
— Тебѣ хотѣлось, чтобъ все это произошло, ты искалъ этого, ты нарочно лѣзъ на дикихъ. У тебя только и разговора было, что о дикихъ. Радъ теперь, радъ, что такой скандалъ вышелъ. — говорила, чуть не плача, Глафира Семеновна Николаю Ивановичу.
— Душенька, ты сама виновата. Ты первая хватила эту самую индѣйку зонтикомъ по головѣ,- отвѣчалъ тотъ.
— Да, хватила, но я хватила за дѣло. Какъ она смѣла къ тебѣ лѣзть! Вѣдь лѣзла цѣловаться съ тобой, вѣдь она облапливала тебя. Будто я не видѣла! И главное, при женѣ, при законной женѣ, мерзавка, это дѣлаетъ.
— Да почемъ она знала, что ты моя жена?
— А! Ты еще хочешь защищать ее? Tu радъ былъ, радъ, что она съ тобой обнималась и цѣловаться лѣзла! Ну, да, конечно, ты искалъ этого, ты самъ лѣзъ на это. Жаль, что я вмѣстѣ съ ней и тебя зонтикомъ по башкѣ не откатала.
— Вовсе я не того искалъ и не на то лѣзъ. Очень мнѣ нужно обниматься и цѣловаться съ грязной, вонючей бабой! Отъ нея лукомъ такъ и разило.
— Молчи. Вы любите это. Вамъ какая угодно будь грязная и вонючая баба, но только-бы не жена.
— Ахъ, Глаша, Глаша, какъ ты несправедлива! Я просто хотѣлъ покормить эту индѣйку остатками гуся. Никогда я не видалъ, какъ ѣдятъ дикіе, хотѣлъ посмотрѣть — и вотъ…
— Ну, довольно, довольно! Дома ужъ я съ тобой поговорю! Пойдемъ домой!
— Ты, душечка, прежде успокойся, приди въ себя. Нельзя въ такомъ видѣ ѣхать домой. Зайдемъ прежде вотъ въ ресторанчикъ. Тамъ есть навѣрное уборная, и ты поправишься, приведешь Въ порядокъ свой костюмъ, потомъ мы выпьемъ чего-нибудь холодненькаго… — уговаривалъ Николай Ивановичъ жену.
— Чтобы я послѣ этого скандала да пошла въ ресторанъ! Да вы съ ума сошли! Ужъ и здѣсь-то съ нами всѣ лакеи смѣются, а тамъ-то что будетъ!
— Не станутъ они тамъ смѣяться. Здѣсь они смѣются просто сгоряча. А поразмысливъ, они очень хорошо поймутъ, что это не скандалъ, а просто недоразумѣніе. Зайдемъ, Глаша, въ ресторанъ. Ты хоть немножко придешь въ себя.
— И стыда на себя этого не возьму. Какъ я послѣ этого буду глядѣть въ глаза прислугѣ? Вѣдь всѣ лакеи видѣли, какая у насъ была свалка.
— Эка важность! Ну, кто насъ здѣсь знаетъ! Рѣшительно никто не знаетъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, не проси. Домой.
Глафира Семеновна наскоро начала приводить свой костюмъ въ порядокъ. Къ ней подошелъ землякъ, до сихъ поръ разговаривавшій о чемъ-то е гарсономъ ресторана, и принялся ее уговаривать.
— И я-бы совѣтывалъ вамъ зайти въ ресторанъ и успокоиться. Здѣсь есть отдѣльные кабинеты. Можно-бы было отдѣльный кабинетъ взять. А что вы опасаетесь насмѣшекъ ресторанной прислуги, то это совершенно напрасно, — сказалъ онъ. — Напротивъ, все сочувствіе на вашей сторонѣ. Я и сейчасъ разговаривалъ съ гарсонами, такъ они возмущены поведеніемъ этой индѣйской бабенки. Оказывается, что съ вами это уже не первый случай. Были такіе случаи и съ другими. Они разсказываютъ про ужасное нахальство этихъ индѣйскихъ бабъ. Прежде всего онѣ ужасныя пьяницы и распутницы, и какъ только появляется какой-нибудь мужчина, сейчасъ-же онѣ нагло лѣзутъ нему съ объятіями и требуютъ абсенту. Гарсоны удивляются, какъ до сихъ поръ полиція не можетъ обуздать этихъ индѣекъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, и вы мнѣ зубы не заговорите. Довольно… Домой… — стояла на своемъ Глафира Семеновна. — Николай Иванычъ! Да что-жъ вы стали! Двигайтесь къ выходу! — крикнула она на мужа.