Наши за границей - Страница 62

Въ слѣдующемъ антрактѣ супруги гуляли по роскошному фойэ и отыскивали земляка, познакомившагося съ ними на подъѣздѣ театра.

LI

Землякъ вскорѣ былъ найденъ въ фойе театра. Онъ самъ искалъ супруговъ.

— Ну, какъ вамъ понравился балетъ? — спросилъ онъ Николая Ивановича.

— Ничего. Декораціи отличныя, костюмы тоже. Ну, а что насчетъ танцевъ — у насъ въ Петербургѣ куда лучше и шикарнѣе. Помилуйте, вѣдь здѣсь въ балетѣ всего только одинъ бабецъ и танцуетъ, а остальныя только съ боку на бокъ на мѣстѣ переваливаются, руками машутъ и улыбки строятъ.

— Здѣсь всегда только одна танцовщица, а остальное кордебалетъ.

— Да и кордебалета нѣтъ. Какой это къ чорту кордебалетъ! Вспомните, какъ у насъ въ балетѣ танцуютъ. Выскочатъ двѣ штучки, отмахаютъ на удивленье, а за ними ужъ, смотришь, выскочили четыре и откалываютъ еще лучше. Только эти кончили — третьяго цвѣта шесть штукъ выскакиваютъ и еще мудренѣе танецъ докладываютъ. А за этой шестеркой восьмерка летитъ, за восьмеркой-десять штукъ и только ужъ послѣ всѣхъ вылетаетъ госпожа балерина первый сортъ и начинаетъ балетныя штуки выдѣлывать. Вотъ это балетъ! Послушайте, позвольте вамъ предложить выпить чего-нибудь для перваго знакомства, — сказалъ Николай Ивановичъ земляку. — Гдѣ здѣсь буфетъ?

— Да здѣсь буфета пѣтъ.

— Какъ нѣтъ? Въ театрѣ, да нѣтъ буфета? Что вы!

— Въ очень немногихъ театрахъ въ Парижѣ есть буфетъ. А гдѣ и есть, то даже не въ театрѣ, а подъ театромъ — и входъ съ улицы.

— Ну, порядки парижскіе! Театры безъ буфетовъ, вмѣсто капельдинеровъ какія-то накрашенныя бабы-нахалки.

— А знаете-ли, что это за женщины, замѣняющій 3Дѣсь капельдинеровъ? — спросилъ землякъ и отвѣтилъ:- Большинство изъ нихъ, говорятъ, бывшія актрисы, фигуранточки, кордебалетныя. Устарѣла, пришла въ ветхость, растолстѣла, милый другъ сбѣжалъ, явились превратности судьбы — и вотъ онѣ изъ за кулисъ-то на капельдинерскую должность. Нѣкоторыя изъ нихъ, можетъ быть, когда-то даже здѣсь на сценѣ театра Эдена прыгали и тюлевыми шарфами потряхивали, а теперь, когда располнѣли и превратились въ шести-пудовыхъ бобеленъ, то ужъ какое тутъ прыганье! Вотъ антрепренеры во вниманіе прежнихъ заслугъ и позволяютъ имъ капельдинерствовать въ театрахъ собирать съ публики посильную дань.

— То-то онѣ бѣлки-то такъ подъ лобъ по старой актерской памяти закатываютъ! А только и нахалки-же!

— Да, ужъ онѣ каждаго посѣтителя облагаютъ здѣсь данью. Хочешь или не хочешь, а что-нибудь дай. У мертваго выпросятъ. Впрочемъ, и то сказать: вѣдь и десятью сантимами остаются довольны, а это на наши деньги всего только три копѣйки, — закончилъ землякъ.

— Поужинать-то все-таки послѣ театра куда-нибудь пойдемъ? — спросилъ онъ земляка.

— Да некуда. Все будетъ заперто. Здѣсь, въ Парижѣ, въ одиннадцать часовъ вечера уже всѣ рестораны закрыты.

— Да неужели всѣ?

— Есть два-три ресторана съ ночной торговлей, но тамъ по ночамъ берутъ за все двойную плату.

— Пустяки. Поѣдемте. Только-бы поужинать да съ хорошимъ землякомъ побесѣдовать. Столько времени русскаго человѣка въ глаза не видалъ, да стану я какія-нибудь цѣны разсчитывать…

— Неловко вамъ въ эти рестораны ночью съ женою ѣхать.

— Отчего?

— Оттого, что тамъ исключительно только однѣ кокотки по ночамъ бываютъ. Туда послѣ театровъ только съ кокотками ѣздятъ.

— Николай Иванычъ, поѣдемъ туда! — воскликнула вдругъ Глафира Семеновна. — Покажи мнѣ, какія такія парижскія кокотки.

— Да что ты, что ты, матушка! — замахалъ руками Николай Ивановичъ. — Развѣ это можно?

— Отчего-же? Ну, кто насъ здѣсь въ Парижѣ знаетъ? Рѣшительно никто не знаетъ.

— Но вѣдь и тебя самое могутъ за кокотку принять.

— А пускай принимаютъ. Что-жъ изъ этого? Вѣдь я буду съ мужемъ, съ тобой.

— Что ты говоришь. Боже мой, что ты говоришь!

— Пойдемъ, Николай Иванычъ. Съ мужемъ жена можетъ гдѣ угодно быть.

— Но вѣдь тебя какой-нибудь пьяный можетъ схватить, обнять, поцѣловать. Я не стерплю — и выйдетъ скандалъ, драка… Нѣтъ, нѣтъ…

— Неловко вамъ туда, сударыня, ѣхать, положительно неловко, — сказалъ землякъ.

— Экіе вы, господа, какіе! Ничего настоящаго парижскаго я не увижу. Вѣдь этими самыми кокотками Парижъ-то и славится, — пробормотала Глафира Семеновна.

— Полно, полно… Не мели вздору, — строго замѣтилъ ей Николай Ивановичъ и опять обратился къ земляку:- Но вѣдь есть-же здѣсь и семейные люди… Гдѣ-же они ужинаютъ?

— Въ большинствѣ случаевъ здѣсь совсѣмъ не ужинаютъ. Поздній обѣдъ — чуть не въ восемь часовъ вечера, такъ какой-же ужинъ! Но ежели семейные люди хотятъ по ночамъ ѣсть, то они заранѣе покупаютъ себѣ что-нибудь изъ холодныхъ закусокъ и ѣдятъ дома.

— Эхъ, жалко, что мы не можемъ съ вами поужинать! — досадливо пробормоталъ Николай Ивановичъ.

— Тогда завтра можемъ пообѣдать, — отвѣчалъ землякъ. — Вы завтра будете на выставкѣ? Вотъ назначимъ тамъ какой-нибудь пунктъ и встрѣтимся.

— Надоѣла ужъ выставка-то. Завтра мы думаемъ пошататься по магазинамъ. Она вонъ хочетъ себѣ что-нибудь въ магазинѣ де-Лувръ купить.

— И отлично. И я тамъ буду. Вотъ тамъ и встрѣтимся. Въ которомъ часу?

— Часовъ въ одиннадцать.

— Вѣрно, ужъ будете шелковыя матеріи для жены покупать? Такъ спросите шелковое отдѣленіе во второмъ этажѣ и будьте тамъ.

Въ это время въ фойэ раздался звонокъ, возвѣщающій, что сейчасъ поднимутъ занавѣсъ.

— Звонятъ. Сейчасъ начнется актъ. Пойдемте на мѣста… — сказалъ землякъ, пробираясь изъ фойэ въ корридоръ, и, раскланявшись съ супругами, сказалъ:- Такъ завтра въ магазинѣ Лувръ? До свиданія.