Наши за границей - Страница 61

— А по-французски, такъ на кой она намъ шутъ? Все равно я ничего не пойму. Алле, мадамъ, алле… Не надо. Не про насъ писано… — замахалъ Николаевичъ Ивановичъ руками, но капельдинерша не унималась. Она подкатила глаза совсѣмъ подъ лобъ, такъ что сверкнула бѣлками, улыбнулась еще шире и прошептала:

— Un peu, monsieur… Soyez aimable pour une Pauvre femme… Vingt centimes, dix centimes .

— Вотъ неотвязчивая-то? Да что это изъ французскихъ цыганокъ, что-ли! Мелкихъ нѣтъ, мадамъ. Вотъ только одинъ мѣдякъ трешникъ и остался, — показалъ Николай Ивановичъ десяти-сантимную монету.

— Merci, monsieur, merci… — заговорила капельдинерша и вырвала у него изъ рукъ монету.

— Ну, бабье здѣшнее! И мѣдяками не брезгуютъ, а смотри-ка, какъ одѣта!

Глафира Семеновна сидѣла съ принесеннымъ съ собой биноклемъ и осматривала въ него ярусы ложъ. Николай Ивановичъ также блуждалъ глазами по верхамъ. Это не уклонилось отъ взгляда капельдинершъ и передъ нимъ остановилась уже пятая раскрашенная капельдинерша и совала ему въ руки маленькій бинокль, приговаривая:

— Servez-vous, monsieur, et donnez moi quelque chose.

— Тьфу ты пропасть! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Да не надо, ничего мнѣ больше не надо.

Раскрашенная капельдинерша не унималась и приставала къ нему.

— Цыганки, совсѣмъ цыганки… — пробормоталъ онъ, вытаскивая карманъ брюкъ и показывая, что онъ пустъ, и прибавилъ:- На, смотри… Видишь, что рьянъ…

— Ну, вотъ ей мѣдячекъ, а то вѣдь не отстанетъ, — сказала Глафира Семеновна, порылась въ карманѣ и вынула десять сантимовъ.

— Merci, madame, merci… — закивала ей капельдинерша, взявъ мѣдную монетку, отскочила и стала приставать къ другому мужчинѣ.

Театръ наполнялся публикой. Въ верхнемъ ярусѣ виднѣлись мужчины, сидящіе бокомъ на барьерѣ, что крайне удивляло супруговъ. Оркестръ строился и наконецъ грянулъ. Минута — и взвился занавѣсъ.

L

Представленіе фантастическаго балета «Экзельсіоръ» началось. Декораціи были великолѣпныя, костюмы тоже, но танцовала только балерина, исполняющая главную роль, остальныя-же исполнительницы балета, хоть и были одѣты въ коротенькія балетныя юбочки, только позировали съ гирляндами цвѣтовъ въ рукахъ, съ тюлевыми шарфами, съ стрѣлами, съ флагами, но въ танцы не пускались. Онѣ откидывали то правыя ноги, то лѣвыя, то наклонялись корпусомъ впередъ, то откидывались назадъ — и только. Это не уклонилось отъ взоровъ супруговъ.

— Удивительное дѣло: только одна танцовщица и распинается въ танцахъ, а всѣ другія только на мѣстѣ толкутся да ноги задираютъ, — сказалъ Николай Ивановичъ, когда балерина чуть-ли не въ десятый разъ стала выдѣлывать замысловатое соло на пуантахъ. — У насъ ужъ ежели балетъ, то всѣ прыгаютъ, всѣ стараются, а здѣсь кордебалетъ какъ будто только на манеръ мебели. — Все-таки хорошо, все-таки интересно. Ты посмотри, какая роскошная обстановка, — отвѣчала Глафира Семеновна.

— Ей-ей, у насъ, въ Петербургѣ, балетъ лучше. Театра такого роскошнаго нѣтъ, а балетъ лучше. — Ну, какъ-же лучше-то! Смотри, смотри: принесли лѣстницы и забрались на ступеньки. Вонъ какъ высоко стоятъ и руками машутъ. Вѣдь это цѣлая гора изъ людей.

— Вѣрно. Но танцовальнаго-то дѣйствія все-таки нѣтъ. Ты посмотри: одна только танцовщица и надсажается, взмылилась, отъ нея ужъ паръ валитъ, a ей никто не помогаетъ. Балетъ долженъ состоять изъ танцевъ. Всѣ пляшутъ, всѣ подпрыгиваютъ, всѣ кружатся, — вотъ это я понимаю.

— Вѣрно, ужъ здѣсь такой обычай…. Перемѣнилось нѣсколько картинъ со скорой перемѣной и опустили занавѣсъ. Начался антрактъ. Супруги начали наблюдать публику.

— Удивительное дѣло, что и здѣсь въ театрѣ нѣтъ хорошихъ нарядовъ на публикѣ. Оказывается, что я лучше всѣхъ одѣта, — сказала Глафира Семеновна. — Даже обыкновенныхъ-то простыхъ модныхъ нарядовъ нѣтъ, a все рвань какая-то. Именно рвань. Гдѣ-же хваленые французскіе модные наряды-то?.. На выставкѣ ихъ нѣгь, въ театрѣ нѣтъ. Да вѣдь въ какомъ театрѣ-то! Въ балетѣ. У насъ въ балетъ являются разодѣтыми въ пухъ. Посмотри вонъ какая налѣво въ креслѣ сидитъ. Чуть не отъ корыта. Пальтишко на ней, я думаю, чуть не пять разъ перешивалось, на головѣ какая-то помятая шляпка. Ей-ей, я передъ отъѣздомъ заграницу нашей горничной Марфуткѣ въ сто разъ свѣжѣе этой шляпки свою шляпку подарила. Ну, Парижъ!..

— Не въ модѣ, должно быть, въ театръ рядиться, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Такъ куда-же рядиться-то? На выставку не рядятся, въ театръ не рядятся, такъ куда-же рядятся-то? А между тѣмъ Парижъ считается самымъ первымъ городомъ по части нарядовъ.

Николай Ивановичъ улыбнулся.

— А ты знаешь правило: сапожникъ всегда безъ сапоговъ, а портной съ продранными рукавами и въ отрепанныхъ брюкахъ, — сказалъ онъ. — Для чужихъ Парижъ наряды приготовляетъ, а самъ не щеголяетъ. Да и вотъ я что еще замѣтилъ. — продолжалъ онъ:- вѣдь мы сидимъ въ балетѣ, а посмотри-ка — гдѣ военные? Какъ есть ни одного офицера въ театрѣ.

— Да что ты!

— Ищи и укажи мнѣ. Даже въ первомъ ряду ни одного офицера нѣтъ, не говоря уже о генералахъ. Видишь первый рядъ… Только статскія плѣши и бороды.

Глафира Семеновна стала блуждать глазами по театру и отвѣчала:

— Дѣйствительно, вѣдь совсѣмъ нѣтъ военныхъ.

— Вотъ, вотъ… А у насъ-то въ балетѣ весь первый рядъ какъ на подборъ генералитетомъ да господами военными занятъ. Однако, что-же мы не сходимъ въ фойэ? Надо-бы съ землякомъ повидаться, съ которымъ мы давеча встрѣтились въ подъѣздѣ.

— Да, да… И очевидно, онъ человѣкъ знающій Парижъ, — подхватила Глафира Семеновна. — съ такимъ человѣкомъ пріятно…