Наши за границей - Страница 27

— Jetzt können Sie bis Verniers ruhig schlnfen .

— Видишь, видишь, какая подозрительная рожа! — замѣтила Глафира Семеновна.

— Дѣйствительно подозрительная, — согласился Николай Ивановичъ.

XXI

Безпокойство супруговъ о томъ, что они могутъ быть ограблены въ купэ разбойниками, все усиливалось и усиливалось, и, наконецъ, дошло до крайнихъ предѣловъ, когда, во время минутной остановки на какой-то станціи, дверь купэ отворилась и въ ней показалась гигантская фигура съ дымящейся короткой трубкой во рту, въ широкополой шляпѣ съ тетеревинымъ перомъ, въ венгеркѣ и съ охотничьимъ кинжаломъ за поясомъ. Фигура въ одной рукѣ держала сѣрый непромокаемый плащъ, а въ другой ружье въ чехлѣ. Глафира Семеновна пронзительно взвизгнула и инстинктивно бросилась отъ фигуры къ противоположной двери купэ. Отскочилъ къ другой двери и Николай Ивановичъ, забывъ даже захватить лежавшій на диванѣ револьверъ. Онъ былъ блѣденъ, какъ полотно, и силился отворить изнутри дверь, чтобы выскочить изъ купэ, но дверь была заперта снаружи.

— Кондукторъ! Херъ кондукторъ! — закричалъ онъ не своимъ голосомъ, но гласъ его былъ гласомъ вопіющаго въ пустынѣ; фигура влѣзла въ купэ, захлопнула за собою дверь, и поѣздъ снова помчался.

Глафира Семеновна тряслась, какъ въ лихорадкѣ, на глазахъ ея были слезы. Она жалась къ мужу и шептала:

— Разбойникъ… Тотъ самый разбойникъ, который уже заглядывалъ къ намъ въ купэ на одной изъ станцій. Что намъ дѣлать? Въ случаѣ чего, я буду бить стекла и кричать.

Фигура «разбойника» замѣтила, что она напугала супруговъ, и, вынувъ изо рта трубку, разсыпалась въ извиненіяхъ, мягко заговоривъ по-нѣмецки:

— Bitte, entschuldigen Sie, Madame, dass ich Ihnen gestört habe. Bei uns is Coupe ist fürchterlich besetzt .

Супруги ничего не поняли и молчали.

— Вы спали и испугались? — освѣдомилась фигура по-нѣмецки и прибавила: — Да, я такъ внезапно вошелъ. Пожалуйста, извините и успокойтесь.

Отвѣта не послѣдовало. Супруги не шевелились.

Фигура не садилась и продолжала по-нѣмецки:

— Пожалуйста, займите ваши мѣста.

— Глаша, что онъ говоритъ? Онъ денегъ требуетъ? — спросилъ Николай Ивановичъ жену. — Ежели что — я выбью стекло и выскочу…

— Нѣтъ… не знаю… Онъ что-то кланяется, — отвѣчала та, заикаясь.

— Вы русскіе или поляки? Вы не говорите по-нѣмецки? — не унималась фигура, услыша незнакомый говоръ супруговъ и не получая отъ нихъ отвѣта. — Ахъ, какъ жаль, что вы не говорите по-нѣмецки!

И фигура стала приглашать ихъ садиться жестами. Въ это время Николай Ивановичъ замѣтилъ у бедра фигуры двѣ висящія внизъ головами убитыя дикія утки и, сообразивъ, пріободрился и проговорилъ женѣ:

— Кажется, это не разбойникъ, а охотникъ. Видишь, у него утки…

Отлегло нѣсколько отъ сердца и у Глафиры Семеновны и она, пересиливъ страхъ, отвѣчала:

— А не можетъ развѣ разбойникъ настрѣлять себѣ утокъ?

— Такъ-то оно такъ… Но смотри… У него лицо добродушное, даже глупое.

— Тебѣ кажется добродушнымъ и глупымъ, а мнѣ страшнымъ. Пожалуйста, будь наготовѣ и не спускай съ него глазъ. Гдѣ-же твой револьверъ? — вспомнила она.

— Ахъ, да… — спохватился Николай Ивановичъ. — Вонъ револьверъ лежитъ на диванѣ около того окошка.

— Воинъ! Въ минуту опасности забылъ даже и о револьверѣ.

— Что я подѣлаю съ этимъ револьверомъ супротивъ его ружья! — шепталъ Николай Ивановичъ.

— Да вѣдь у него ружье въ чехлѣ.

— Въ чехлѣ, да заряжено, а ты вѣдь знаешь, что мой револьверъ безъ патроновъ.

— Все-таки возьми его въ руки… Вѣдь никто не знаетъ, что онъ не заряженъ. Возьми-же.

— Я, Глаша, боюсь подойти. Смотри, у этого чорта какой ножъ за поясомъ.

— Такъ вѣдь и у тебя есть ножикъ. Куда ты его задѣвалъ?

— Я, должно быть, впопыхахъ уронилъ его подъ скамейку.

— Ахъ, Николай Иванычъ! Ну, можно-ли на тебя въ чемъ-нибудь понадѣяться! Ты хуже всякой женщины.

— Да вѣдь я, душечка, въ военной службѣ никогда не служилъ.

— Подними-же ножекъ.

— Гдѣ тутъ искать! Я, душенька, боюсь даже и наклониться. Я наклонюсь, а этотъ чортъ какъ хватитъ меня!.. Нѣтъ, ужъ лучше такъ. Сама-же ты говорила, чтобъ не спускать съ этого разбойника глазъ. А то нѣтъ, это положительно не разбойникъ. Смотри, онъ вынулъ изъ сумки грушу и ѣстъ ее.

— Да вѣдь и разбойники могутъ ѣсть груши. Это не доказательство. Все-таки ты держи ухо востро.

— Да конечно-же, конечно-же… Я, Глаша, сяду. Вѣдь ужъ все равно, что стоя, что сидя…

И Николай Ивановичъ, не спуская глазъ съ «разбойника», медленно опустился на диванъ около того окна, гдѣ стоялъ. Косясь на «разбойника», сѣла и Глафира Семеновна. «Разбойникъ» взглянулъ на нее и ласково улыбнулся.

— Успокоились? — спросилъ онъ по-нѣмецки. — Ахъ, какъ мнѣ жалко, что я напугалъ васъ во время сна.

— Тебя задираетъ, — прошепталъ женѣ Николай Ивановичъ, не понявъ, разумѣется, что сказалъ «разбойникъ», и спросилъ ее:- Не понимаешь, что онъ бормочетъ?

— Откуда-же мнѣ понимать!

Не спускали съ разбойника глазъ супруги, не спускалъ съ нихъ глазъ и разбойникъ. Сидѣли они въ разныхъ углахъ купэ. Минуту спустя, разбойникъ досталъ изъ сумки двѣ груши, протянулъ ихъ на своей ладони супругамъ и съ улыбкой произнесъ: «Bitte». Глафира Семеновна съежилась, еще сильнѣе прижалась къ уголку вагона и не брала. Николай Ивановичъ протянулъ было руку, но жена остановила его.

— Не бери, не бери… Можетъ быть отравленныя груши, чтобы усыпить насъ.

— Ахъ, и то правда, — отдернулъ руку Николай Ивановичъ.- A я хотѣлъ взять, чтобы не раздразнить его.

«Разбойникъ» не отставалъ, сидѣлъ съ протянутой ладоныо, на которой лежали груши, и повторялъ: