Наши за границей - Страница 26

К оглавлению

26

— Николай Иванычъ… — тронула она, наконецъ, за плечо спящаго мужа.

Тотъ пронзительно всхрапнулъ и что-то пробормоталъ, не открывая глазъ.

— Николай Иванычъ, проснись… Я боюсь… — потрясла она еще разъ его за рукавъ.

Николай Ивановичъ отмахнулся рукой и произнесъ:

— Пусти, не мѣшай.

— Да проснись-же, тебѣ говорятъ. Я боюсь, мнѣ страшно…

Николай Ивановичъ открылъ глаза. и смотрѣлъ на жену посоловѣлымъ взоромъ.

— Пріѣхали развѣ куда-нибудь? — спросилъ онъ.

— Не пріѣхали, все еще ѣдемъ, но пойми — мнѣ страшно, я боюсь. Ты такъ храпишь безчувственно, а я одна не сплю, и мало-ли что можетъ случиться.

— Да что-же можетъ случиться?

— Я боюсь, что на насъ нападутъ разбойники и ограбятъ насъ.

И она разсказала ему про случай въ отдѣльномъ купэ на желѣзной дорогѣ, про который она читала въ романѣ, и прибавила:

— И зачѣмъ это мы сѣли въ отдѣльное купэ?

Николай Ивановичъ тоже задумался.

— Недавно даже писано было, что усыпляютъ на желѣзныхъ дорогахъ разбойники, хлороформомъ усыпляютъ, а ты спишь, какъ убитый, — продолжала Глафира Семеновна,

— Да вѣдь я чуть-чуть… — оправдывался Николай Ивановичъ.

— Какъ чуть-чуть! Такъ храпѣлъ, что даже стукъ колесъ заглушалъ. Ты ужъ не спи, пожалуйста.

— Не буду, не буду… Я самъ понимаю теперь, что надо держать ухо востро.

— Да конечно-же… Двери снаружи… Войдутъ — меня за горло, тебя за горло — ну, и конецъ. Вѣдь очень хорошо понимаютъ, что въ Парижъ люди ѣдутъ съ деньгами.

— Не пугай, не пугай, пожалуйста, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ, мѣняясь въ лицѣ, и прибавилъ:- И зачѣмъ ты это мнѣ сказала! ѣхалъ я спокойно…

— Какъ зачѣмъ? Чтобы ты былъ осторожнѣе.

— Да вѣдь ужъ ежели ворвутся разбойники, такъ будь остороженъ, или неостороженъ — все равно ограбятъ. Не пересѣсть-ли намъ въ другое купэ, гдѣ нѣсколько пассажировъ? — задалъ онъ вопросъ.

— Какъ-же ты пересядешь, ежели поѣздъ летитъ безостановочно, какъ стрѣла, а купэ наше не имѣетъ внутренняго сообщенія съ другимъ купэ?

— И то правда. Тогда вотъ что… Не вынуть-ли мнѣ деньги-то изъ кармана и не переложить-ли за голенищу?

— А ты думаешь, что нападутъ разбойники, за голенищей не будутъ шарить?

— Вѣрно, вѣрно. Такъ что-жъ тутъ дѣлать?

— Прежде всего не спи.

— Да ужъ не буду, не буду.

— Потомъ… Вѣдь у тебя есть револьверъ въ саквояжѣ. Зачѣмъ ему быть въ саквояжѣ? Вынь его и положи рядомъ на диванъ — все-таки будетъ спокойнѣе.

— Душечка, да вѣдь револьверъ не заряженъ.

— Такъ заряди его. Зачѣмъ-же возить съ собой револьверъ, ежели имъ не пользоваться?

— Такъ-то оно такъ, но вотъ, видишь-ли, я впопыхахъ патроны дома забылъ.

Глафира Семеновна такъ и всплеснула руками.

— Вотъ дуракъ-то! Видали-ли вы дурака-то! — воскликнула она.

— Да что-жъ ты подѣлаешь, если забылъ! На грѣхъ мастера нѣтъ. Да ты не безпокойся, въ Парижѣ купимъ, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Еще того лучше! Мы находимся въ опасности по дорогѣ въ Парижъ, а онъ только въ Парижѣ патроны купитъ!

— Постой, я выну изъ саквояжа свой складной ножъ и открою его. Все-таки оружіе.

— Тогда ужъ выньте и револьверъ и положите его вотъ здѣсь на диванъ. Хоть онъ и не заряженный, а все-таки можетъ служить острасткой тому, кто войдетъ. Давеча, когда ты спалъ на всемъ ходу поѣзда, вошелъ къ намъ въ купэ кондукторъ для осматриванія билетовъ, и удивительно онъ мнѣ показался подозрительнымъ. Глаза такъ и разбѣгаются. Хоть и кондукторъ, а вѣдь тоже можетъ схватить за горло. Да и кондукторъ-ли онъ? Вынимай-же револьверъ и складной ножикъ.

Николай Ивановичъ тотчасъ-же слазилъ въ саквояжъ, досталъ револьверъ и складной ножикъ и положилъ на видномъ мѣстѣ.

— Ты, Глаша, бодрись… Богъ милостивъ. Авось, и ничего не случится, — успокаивалъ онъ жену.

— Дай-то Богъ, но я должна тебѣ сказать, что когда ты спалъ и мы останавливались на минуту на какой-то станцій, то къ окну нашего купэ подходилъ ужъ какой-то громаднаго роста черный мужчина въ шляпѣ съ широкими полями и очень-очень подозрительно посматривалъ. Даже всталъ на подножку и прямо заглянулъ въ наше купэ.

— Да что ты?

— Вѣрно, вѣрно. А видъ у него совсѣмъ разбойницкій, шляпа съ самыми широкими полями, на плечахъ какая-то накидка… Ну, однимъ словомъ, точь-въ-точь, какъ ходятъ разбойники въ здѣшнихъ заграничныхъ земляхъ.

Николай Ивановичъ въ раздумьи чесалъ затылокъ.

— А ужъ потомъ ты его не видала, этого разбойника? — спросилъ онъ жену.

— Да гдѣ-же видѣть-то, ежели мы съ тѣхъ поръ нигдѣ не останавливались? Поѣздъ уже съ часъ летитъ, какъ птица.

— Бодрись, Глаша, бодрись… Теперь кто взглянетъ къ намъ въ купэ — сейчасъ будетъ видѣть, что мы вооружены, что мы приготовившись. Тоже ежели и разбойникъ увидитъ револьверъ, такъ еще подумаетъ — нападать или не нападать.

— Ты ужъ, пожалуйста, только не спи, — упрашивала жена.

— Какой тутъ сонъ! До сна-ли мнѣ теперь?

У двери съ наружной стороны кто-то закопошился, что-то звякнуло, блеснулъ огонекъ. Николай Ивановичъ вздрогнулъ. Глафира Семеновна поблѣднѣла и забормотала:

— Господи, спаси и помилуй! Возьми, Николай Иванычъ, револьверъ хоть въ руки. Возьми скорѣй.

Николай Ивановичъ протянулъ руку къ револьверу. Въ это время спустилось стекло купэ и въ отворенное окно показалась голова кондуктора.

— Bitte Fuhrkarten, mein Herr ,- проговорилъ онъ.

Николай Ивановичъ, держа въ одной рукѣ револьверъ и какъ-бы играя имъ, другой рукой подалъ кондуктору билеты и не сводилъ съ него глазъ. Кондукторъ покосился на револьверъ и пробормоталъ:

26