Наши за границей - Страница 94

— Нахалъ! Мерзавецъ! Подлецъ! Нѣтъ, ужъ я теперь его волосы непремѣнно вставлю въ брелокъ и буду носить въ воспоминаніе побѣды.

Николай Ивановичъ свернулъ бумажку съ волосами комми-вояжера и спряталъ ее въ кошелекъ.

— A все ты своими улыбками ему поводъ подала, «Мусье, мусье… мерси, мерси»… Вотъ тебѣ и мерси. Ты особенно какія-то пронзительныя улыбки передъ нимъ дѣлала, когда мы ѣхали изъ Парижа въ Женеву, — вотъ онъ и возмечталъ. Два раза за руку его взяла; чортъ знаетъ кто, a ты ему руку подаешь!

— Да вѣдь нужно было поблагодарить его за любезность. Ты, я думаю, видалъ, какъ онъ распинался передъ нами въ вагонѣ. Ужинъ намъ схлопоталъ, конфектами насъ угощалъ. A ужъ какъ онъ образцы кружевъ мнѣ дешево продалъ, такъ это просто удивительно!

— Молчи, пожалуйста, не расхваливай мерзавца!

Произошла пауза. Николай Ивановичъ злился и усиленно затягивался папироской.

— Тебѣ-то больно отъ него попало! — начала опять Глафира Семеновна.

— Ну, что за больно! Онъ только схватилъ меня за голову.

— Нѣтъ, за уши. Вонъ уши-то и посейчасъ y тебя красны.

— Да что ты словно радуешься! — возвысилъ голосъ Николай Ивановичъ. — Конечно-же, ему вдесятеро больше отъ меня досталось, и доказательствомъ вотъ этотъ клокъ волосъ, — хлопнулъ онъ себя по карману. — У меня трофей, a у него ничего.

— Ты знаешь, вѣдь онъ тебя на дуэль вызывалъ, — продолжала Глафира Семеновна.

— Да что ты врешь! Когда?

— А когда подошелъ къ окну вагона. Ты вѣдь по-французски не понимаешь, а я-то поняла Изъ-за этого онъ тебѣ и карточку свою визитную совалъ.

— Скотина! Задалъ-бы я ему дуэль. Пополамъ-бы его перервалъ, ежели-бы не сидѣлъ въ вагонѣ. Туда-же, дуэль, жидконогая кочерга эдакая!

— Да онъ и звалъ тебя выйти изъ вагона, а когда ты не вышелъ, то онъ схватилъ тебя за уши, намѣреваясь побить, что-ли.

— Да не хваталъ онъ меня за уши!

— Ну, не хваталъ, не хваталъ.

— Конечно-же, не хваталъ. Что я не чувствовалъ, что-ли! — отпирался Николай Ивановичъ.

Глафира Семеновна посмотрѣла на мужа и улыбнулась.

— Да что ты подсмѣиваешься-то надо мной! — крикнулъ тотъ, раздражаясь.

— Просто мнѣ забавно, что такое приключеніе съ нами въ дорогѣ стряслось. Точь-въ-точь, какъ во французскомъ романѣ. Я даже читала что-то подобное, — отвѣчала Глафира Семеновна. — Конечно только тамъ драки не было и никто ни у кого не вырывалъ клока волосъ, а все обошлось по благородному, — прибавила она — Какой-то графъ влюбился въ замужнюю маркизу…

— Сочиняй, сочиняй! Эта маркиза-то ты, что-ли?

— Да вотъ въ родѣ насъ. Только это было не въ вагонѣ, а на станціи желѣзной дороги. Маркизъ съ маркизой сидѣли на станціи и отправлялись въ Ниццу. Вдругъ входитъ графъ и прямо подаетъ карточку: «Рю Лафаетъ, нумеръ такой-то»… Затѣмъ объясненіе: «Двоимъ намъ нѣтъ мѣста на земномъ шарѣ… Или я, или вы… Присылайте секундантовъ»… И вотъ они ѣдутъ въ Италію, и тамъ, среди лимонной рощи…

— Молчи, молчи! Вздоръ городишь! — перебилъ жену Николай Ивановичъ.

— Но тамъ маркиза была влюблена въ графа. Маркизъ былъ старикъ… — не унималась Глафира Семеновна.

— Довольно, тебѣ говорятъ!

— А ну тебя! Ни о чемъ путномъ говорить съ тобой нельзя.

— Не люблю я слушать твоихъ романовъ. Вѣдь это все вздоръ, чепуха…

— Такъ о чемъ-же говорить-то?

— А вотъ хоть о томъ, что въ этомъ ресторанѣ въ Женевѣ, въ которомъ мы обѣдали, за водку меня просто ограбили. Знаешь, по скольку съ меня взяли за рюмку русской очищенной водки? По два франка, то-есть по восьми гривенъ на наши деньги, ежели считать по курсу. Пять маленькихъ рюмокъ я выпилъ и заплатилъ десять франковъ, четыре рубля. Ахъ! грабители, грабители! За простую русскую водкѵ! Глаша, слышишь?

— Да не желаю я объ водкѣ разговаривать! Ты объ романахъ не желаешь, а я объ водкѣ — вотъ тебѣ и весь сказъ.

Водворилась пауза. Николай Ивановичъ прижался въ уголъ дивана и сталъ похрапывать.

Поѣздъ мчался по направленію къ Берну среди живописныхъ горъ, усѣянныхъ по склонамъ виноградниками. Надвигались сумерки. Темнѣло.

LXXXII

Швейцарскія желѣзныя дороги изобилуютъ станціями. Поѣздъ бѣжалъ съ необыкновенной быстротой, но то и дѣло, почти каждыя десять минутъ, останавливался на какой-нибудь станціи на одну минуту, быстро выпускалъ и забиралъ пассажировъ и снова мчался. Второй классъ такъ и не наполнялся пассажирами — всѣ ограничивались третьимъ классомъ, и супруги сидѣли въ купэ второго класса попрежнему одни. Николай Ивановичъ спалъ крѣпкимъ сномъ и раскатисто храпѣлъ. Глафирѣ Семеновнѣ не спалось. На каждой станціи она отворяла окно и наблюдала выходящую изъ поѣзда и входящую публику, продавцовъ и продавщицъ, снующихъ по платформѣ и предлагающихъ публикѣ пиво въ стаканахъ, сандвичи, груши, яблоки, виноградъ, букетики цвѣтовъ, плетеныя корзиночки, мелкія стеклянныя издѣлія, фотографіи швейцарскихъ видовъ, конфекты, печенье и т. п. Сначала продавцы и снующая публика говорили только по-французски, потомъ къ французскому языку сталъ примѣшиваться нѣмецкій языкъ и наконецъ вдругъ французскій языкъ исчезъ совершенно и воцарился одинъ нѣмецкій. Началась нѣмецкая Швейцарія. Глафира Семеновна, замѣтивъ измѣненіе языка при покупкѣ съѣстныхъ предметовъ, начала будить мужа.

— Можешь ты думать, опять Нѣметчина началась, — говорила она, расталкивая его. — Повсюду нѣмецкій языкъ и самыя серьезныя рожи. Пока былъ французскій языкъ, рожи были веселыя, а какъ заговорили по-нѣмецки — все нахмурилось.

Николай Ивановичъ что-то промычалъ и сталъ протирать заспанные глаза.