Наши за границей - Страница 93

— Нечего ревѣть-то! Сейчасъ придемъ домой и сбирайся, чтобы ѣхать, — сказалъ онъ ей сердито. — Вонъ изъ Женевы! Довольно! А то доведешь до того, что этотъ французишка обнимать тебя вздумаетъ.

— Да развѣ я виновата?

— Ты, ты. Развѣ я не видѣлъ, какія ты ему улыбки въ вагонѣ дѣлала? Вотъ онъ и возмечталъ. Срамница! Не вѣдь какой миндальный французишка вздумалъ ей зубы заговаривать, а она ужъ и растаяла!

— Турокъ! Ревнивый турокъ! Баши-бузукъ! — отругивалась отъ мужа Глафира Семеновна.

Николай Ивановичъ настоялъ на быстромъ отъѣздѣ, и въ тотъ-же день въ пять часовъ они были уже на станціи желѣзной дороги и сидѣли въ поѣздѣ, взявъ билеты прямого сообщенія до границы. Глафира Семеновна дулась на мужа и сидѣла отъ него отвернувшись. Онъ попробовалъ заговорить съ ней, но она отвѣтила: «убирайся къ чорту!» До отхода поѣзда оставалось еще минутъ пять. Онъ отворилъ окно въ купэ и сталъ смотрѣть на платформу, на суетящуюся на платформѣ публику, на желѣзнодорожныхъ служителей, тащившихъ пледы и саквояжи, и вдругъ среди толпы замѣтилъ комми-вояжера. Комми-вояжеръ бѣгалъ отъ вагона къ вагону и заглядывалъ въ окна. Николая Ивановича передернуло.

— Фу, ты, чортъ! Да неужто этотъ нахалъ опять поѣдетъ съ нами въ поѣздѣ! — воскликнулъ онъ вслухъ и, обратясь къ женѣ, сказалъ:- Радуйтесь! Вашъ прихвостень будетъ опять при васъ. Вонъ онъ по платформѣ бѣгаетъ и ищетъ насъ.

Комми-вояжеръ, дѣйствительно, искалъ ихъ. Замѣтивъ въ отворенномъ окнѣ голову Николая Ивановича, онъ сейчасъ-же подскочилъ къ окну и, размахивая руками, заговорилъ что-то по-французски. Говорилъ онъ раздраженно, держалъ въ рукѣ визитную карточку, и по тому рѣчи Николай Ивановичъ замѣтилъ, что это были далеко не любезности.

— Да что ты, тонконогая волчья снѣдь, ругаться со мною задумалъ, что-ли? — спросилъ его Николай Ивановичъ по-русски, выставляя изъ окна голову.

Французъ продолжалъ кричать и дѣлать угрожающіе жесты.

— Смѣешь еще руками махать, песъ ты смердящій! До рукъ, братъ, если дѣло дойдетъ, такъ у меня вотъ что есть. Закуска важная… — сказалъ Николай Ивановичъ и выставилъ французу изъ окна кулакъ.

Въ это время раздался звонокъ, а вслѣдъ за этимъ свистокъ паровоза, и поѣздъ тронулся. Французъ, казалось, только этого и ждалъ. Онъ подскочилъ къ высунувшейся головѣ Николая Ивановича и схватилъ ее за уши.

— Что? Ахъ, такъ ты такъ-то! — взревѣлъ Николай Ивановичъ и, высунувъ руку, сбилъ съ француза шляпу и схватилъ его въ свою очередь за волосы.

Французъ тоже взревѣлъ.

— Arretez! Arretez! — кричалъ онъ, требуя остановки поѣзда, но поѣздъ не останавливался, и французу пришлось пробѣжать нѣсколько шаговъ по платформѣ за вагономъ, пока онъ успѣлъ освободиться изъ рукъ Николая Ивановича.

Когда Николай Ивановичъ обернулся къ женѣ, поѣздъ ужъ катилъ на всѣхъ парахъ.

— Каковъ мерзавецъ-то. Драться задумалъ со мной! Ну, да вѣдь я не дуракъ! И я удружилъ ему. До новыхъ вѣниковъ не забудетъ! Вотъ мои трофеи, — проговорилъ Николай Ивановичъ и показалъ женѣ клокъ волосъ француза, который онъ держалъ въ кулакѣ.

LXXXI

Пассажировъ. выѣхавшихъ изъ Женевы, было немного, да и тѣ размѣстились главнымъ образомъ въ вагонахъ третьяго класса, второй-же классъ почти совсѣмъ пустовалъ, такъ что супруги ѣхали одни въ купэ. Первое время Глафира Семеновна все еще продолжала дуться, сидѣла отвернувшись отъ мужа и совсѣмъ не отвѣчала на его слова, которыми тотъ такъ и сыпалъ, но когда онъ, раскрывъ ладонь, сталъ собирать волосы, вырванные изъ головы комми-вояжера, сдѣалъ изъ нихъ маленькую прядь и завернулъ въ клочекъ бумаги, она не выдержала и улыбнулась.

— Трофеи… хочу спрятать, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ на ея улыбку.

— Охота! Куда тебѣ эту дрянь? — поморщилась Глафира Семеновна.

— Въ воспоминаніе о богоспасаемомъ градѣ Женевѣ. Пріѣду домой и буду показывать, какъ я расправился съ нахаломъ. Побѣда… Жаль только, что французъ попался, a не нѣмецъ. Будь это нѣмецкіе волосы, такъ даже въ брелокъ отдалъ-бы вдѣлать и носилъ-бы его на часовой цѣпочкѣ.

— Да это, кажется, былъ и не французъ, a жидъ.

— То-то я думаю, что французскій жидъ. Нахальство-то ужъ очень велико.

— Теперь и я скажу, что нахалъ. Вообрази, вѣдь онъ написалъ мнѣ любовное письмо и просилъ свиданія со мной.

— Да что ты! Ахъ, мерзавецъ! Вотъ видишь, видишь… Чувствовало мое сердце! Гдѣ-же это письмо?

— Разумѣется, я его сейчасъ-же разорвала, a то-бы ты чортъ знаетъ, что надѣлалъ изъ ревности.

— О! Да я-бы изъ него дровъ и лучинъ нащепалъ!

— И тебя-бы арестовали, и мы-бы изъ Женевы не выѣхали. Вотъ, во избѣжаніе скандала-то, я и разорвала. На раздушенной розовой бумажкѣ письмо.

— Ахъ, подлецъ, подлецъ! Когда-же это письмо онъ успѣлъ тебѣ передать? — допытывался Николай Ивановичъ.

— Онъ не самъ передалъ, а мнѣ передала письмо дѣвушка изъ нашей гостинницы.

— Это послѣ исторіи съ розой или раньше?

— Послѣ. Письмо мнѣ передала дѣвушка, когда мы вернулись изъ ресторана въ гостинницу, но, должно быть, оно было оставлено дѣвушкѣ раньше. Ты вышелъ изъ номера, a дѣвушка мнѣ тайкомъ и передала. Бумажка розовая, атласная, конвертикъ съ розой и бабочкой.

— Да что ты меня словно дразнишь! — опять вспылилъ Николай Ивановичъ. — Расхваливаешь бумажку, конвертикъ…

— Не поддразниваю, a просто разсказываю тебѣ.

— Тебѣ не обидно, тебѣ не противно, что онъ чортъ знаетъ за какую путанную бабенку тебя принялъ?

— Да что-жъ обижаться на дурака! — спокойно отвѣчала Глафира Семеновна.