Онъ поманилъ ихъ пальцемъ, взялъ ихъ саквояжъ и подушку, помогъ имъ вынести все это изъ вагона и перевелъ въ другой вагонъ, пояснивъ еще разъ:
— Voilà à présent c'est tout droit pour Genève.
— Вотъ это по-нашему, вотъ это на нашъ русскій кондукторскій манеръ, — заговорилъ Николай Ивановичъ и, поблагодаривъ кондуктора, сунулъ ему въ руку франкъ.
— Merci, monsieur, — кивнулъ кондукторъ и одобрительно сказалъ:- Oh, je connais les russes et leurs habitudes!
Поѣздъ простоялъ четверть часа и наконецъ послѣ трехъ звонковъ тронулся.
Кромѣ супруговъ, въ купэ вагона сидѣли: толстенькій, коротенькій французъ съ коротко остриженной бородкой на жирномъ лицѣ и тоненькій французъ въ яркомъ галстукѣ и съ черненькими усиками.
— Очень ужъ я рада, что мы не одни ночью ѣдемъ, и можно быть спокойнымъ, что мошенники насъ не ограбятъ, — сказала Глафира Семеновна мужу. — Какая ни на есть, а все-таки компанія изъ четырехъ человѣкъ. А то, помнишь, какъ мы ѣхали изъ Кельна въ Парижъ, всю-то ночь одни въ купэ просидѣли. Ужасно было страшно. Я вѣдь тогда какъ есть всю ночь напролетъ не спала. Ну, а теперь ежели мы заснемъ — они не будутъ спать.
— Такъ-то оно такъ, но вѣдь и на эту компанію полагаться не слѣдуетъ, — отвѣчалъ Николай Ивааовичъ. — Почемъ ты знаешь: можетъ быть, эти-то два француза именно мошенники и есть. Мы заснемъ, а они поднесутъ намъ къ носу хлороформу, усыпятъ насъ покрѣпче, да и ограбятъ.
— Да что ты! Не похожи они, кажется, на мошенниковъ, — испуганно проговорила Глафира Семеновна
— То-есть какъ это не похожи? Что они одѣты-то хорошо? Такъ вѣдь по желѣзнымъ дорогамъ мошенники оборванцы не ѣздятъ.
— Ну, вотъ, Коля, ну, вотъ ты меня и смутилъ. Теперь я опять буду всю ночь бояться.
— Бояться тутъ особенно нечего, а просто надо держать ухо востро и спать поперемѣнно: сначала ты поспишь, потомъ я посплю
— Да, удержишься ты, ежели я засну! Какъ-же, дожидайся! Ты первый соня.
— Не хвались, горохъ, и ты не лучше бобовъ. А я вотъ лучше опять выну изъ саквояжа револьверъ и спрячу его въ боковой карманъ. Пусть они видятъ, что мы все-таки при оружіи.
И Николай Ивановичъ съ важной миной вынулъ изъ саквояжа револьверъ, внимательно осмотрѣлъ курокъ и спряталъ револьверъ въ боковой карманъ. Толстый французъ взглянулъ на Николая Ивановича и съ улыбкой сказалъ:
— C'est l'ami de voyage?
— Вуй. Закуска славная. Всякій останется доволенъ, — отвѣчалъ тотъ, самоувѣренно хлопая себя по карману.
Минутъ черезъ десять толстый французъ началъ зѣвать, наклонился къ Глафирѣ Семеновнѣ и, сказавъ «pardon, madame», снялъ съ себя полусапожки, надѣлъ гарусныя туфли и, замѣнивъ шляпу-цилиндръ красной феской, поджавъ подъ себя ноги, пріютился въ уголку и сталъ сопѣть и похрапывать. Французъ въ яркомъ галстукѣ и съ черными усиками все еще бодрствовалъ. Онъ нѣсколько разъ вынималъ изъ кармана круглую лакированную бонбоньерку, бралъ оттуда маленькія конфетинки и посылалъ ихъ себѣ въ ротъ.
— Вишь, какой лакомка! — замѣтила Глафира Семеновна и прибавила:- Нѣтъ, эти французы не мошенники.
— Почему это? — спросилъ Николай Ивановичъ. — Что одинъ спитъ, а другой конфекты ѣстъ? Ничего не значитъ, душечка. Можетъ, все это для отвода глазъ.
— Ну, зачѣмъ ты меня пугаешь? Съ какой стати? и себя стараюсь успокоить, а ты…
— Ты и успокаивайся, а я все-таки буду держать ухо востро.
Еще черезъ нѣсколько времени французъ съ усиками началъ разговоръ. Онъ приподнялъ передъ Глафирой Семеновной шляпу и спросилъ:
— Madame et monsieur sont les russes?
— Вуй, монсье, — отвѣчала Глафира Семеновна.
— Позвольте мнѣ отрекомендовать себя, какъ француза, бывалаго въ Россіи. По дѣламъ тѣхъ фирмъ, представителемъ которыхъ я нахожусь и въ настоящее время, я пробылъ недѣлю въ Петербургѣ и недѣлю въ Москвѣ. Я обвороженъ русской жизнью. Le isvostschik, le samovar, le troïka, le vodka, les mougiks — все это я видѣлъ и отъ всего въ восторгѣ, тараторилъ французъ и продолжалъ припоминать русскія слова, названія нѣкоторыхъ петербургскихъ и московскихъ улицъ и зданій. — Я комми-вояжеръ… — произнесъ онъ въ заключеніе.
Глафира Семеновна слушала и молчала.
— Je crois, que madame parle franèais? — спохватился спросить ее французъ.
— Энъ пе, монсье… — отвѣчала она и, обратясь къ мужу, пояснила, что поняла изъ того, что ей разсказалъ французъ.
— Прекрасно, прекрасно, но все-таки ты съ нимъ не очень… Чортъ его знаетъ, можетъ быть, онъ и вретъ, что онъ изъ торговаго класса, — отвѣтилъ Николай Ивановичъ. — Морда, знаешь, у него не торговая.
Еще черезъ нѣсколько минутъ французъ съ усиками, вынувъ бонбоньерку, предложилъ изъ нея Глафирѣ Семеновнѣ конфектъ. Глафира Семеновна колебалась, брать ей или не брать, — и взглянула на мужа.
— Да бери, бери. Ничего… Онъ самъ ихъ ѣлъ, стало-быть отравы нѣтъ.
Глафира Семеновна взяла конфетку и положилъ ее въ ротъ.
Еще черезъ полчаса французъ съ усиками снялъ съ сѣтокъ надъ сидѣньемъ свои два маленькіе чемоданчика и, раскрывъ ихъ, началъ показывать Глафирѣ Семеновнѣ образцы товаровъ тѣхъ фабрикъ, по представительству которыхъ онъ ѣздитъ по разнымъ городамъ. Это были большіе куски дорогихъ кружевъ, фаншоны, пелерины, тюники. Французъ показывалъ и говорилъ цѣны.
— Ахъ, какая прелесть! — восторгалась Глафира Семеновна. — И какъ дешево! Коля! Коля! Смотри! Цѣлый кружевной воланъ и всего за шестьдесятъ франковъ. Вѣдь у насъ въ Петербургѣ за такой воланъ надо заплатить шестьдесятъ рублей и то еще не купишь, — говорила она мужу и, обращаясь къ французу, спросила: И онъ пе ашете ше ну?
— Это только образцы, мадамъ. По этимъ образцамъ мы принимаемъ заказы и продаемъ вообще en gros, но эта вещь у меня въ двухъ экземплярахъ и ежели она вамъ нравится, то я вамъ могу ее уступить по фабричной цѣнѣ,- отвѣчалъ французъ.