— Да вѣдь мы на выставку сейчасъ поѣдемъ… Вотъ ежели-бы въ театръ… — пробовала возразить Глафира Семеновна.
— Такъ на выставкѣ-то, по всѣмъ вѣроятіямъ, всѣ какъ разряжены! Вѣдь выставка, а ни что другое. Нѣтъ, ужъ ты новое шелковое платье надѣнь, бархатное пальто, визитную шляпку и брилліантовую брошку и брилліантовыя браслетки.
— Зачѣмъ-же это?
— Надѣвай, тебѣ говорятъ, а то за кухарку примутъ. Въ модный городъ, откуда всякіе наряды идутъ, пріѣхали, да вдругъ въ тряпки одѣться! Все лучшее надѣнь. А главное, брилліанты. Да и спокойнѣе оно будетъ, ежели брилліанты-то на себѣ. А то вонъ видишь, паспорта даже въ прописку не взяли, такъ какъ тутъ брилліанты-то въ номерѣ оставлять! У тебя брилліантовъ съ собой больше чѣмъ на четыре тысячи.
— Вотъ развѣ только изъ-за этого…
— Надѣвай, надѣвай… Я дѣло говорю.
Черезъ четверть часа Глафира Семеновна одѣлась.
— Ну, вотъ такъ хорошо. Теперь никто не скажетъ, что кухарка, — сказалъ Николай Ивановичъ. — Вотъ и я брилліантовый перстень на палецъ надѣну. Совсѣмъ готова?
— Совсѣмъ. На выставку поѣдемъ?
— Конечно-же, прямо на выставку. Какъ выставка-то по-французски? Какъ извозчика-то нанимать?
— Алекспозиціовъ.
— Алекспозиціонъ, алекспозиціонъ… Ну, тронемся…
Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна сошли съ лѣстницы. Внизу Николай Ивановичъ опять всячески старался всучить свой паспортъ въ прописку, обращаясь уже на этотъ разъ къ хозяину и хозяйкѣ гостинницы, но тѣ также наотрѣзъ отказались взять:- «се n'est pas nécessaire, monsieur».
— Нѣтъ, ужъ ты что ни говори, а тутъ какая-нибудь штука да есть, что они паспорта отъ насъ не берутъ! — сказалъ Николай Ивановичъ женѣ, выходя изъ подъѣзда на улицу, и прибавилъ:- Нужно держать ухо востро.
— Батюшки! Да тутъ и извозчиковъ нѣтъ. Вотъ въ какую улицу мы заѣхали, — сказалъ Николай Ивановичъ женѣ, когда они вшли изъ подъѣзда гостинницы. — Какъ теперь выставку-то попасть?
— Языкъ до Кіева доведетъ, — отвѣчала храбро Глафира Семеновна.
— Ты по-французски-то тоже одни комнатныя слова знаешь, или и другія?
— По-французски я и другія слова знаю.
— Да знаешь-ли уличныя-то слова? Вотъ мы теперь на улицѣ, такъ вѣдь уличныя слова понадобятся.
— Еще-бы не знать! По-французски насъ настоящая француженка учила.
Николай Ивановичъ остановился и сказалъ:
— Послушай Глаша, можетъ быть, мы на выставку-то вовсе не въ ту сторону идемъ. Мы вышли направо изъ подъѣзда, а, можетъ быть, надо налѣво.
— Да вѣдь мы только до извозчика идемъ, а ужъ тотъ довезетъ.
— Все-таки лучше спросить. Вонъ надъ лавкой красная желѣзная перчатка виситъ, и у дверей, должно быть, хозяинъ-перчаточникъ съ трубкой въ зубахъ стоитъ — его и спроси.
Напротивъ черезъ узенькую улицу, около дверей въ невзрачную перчаточную лавку, стоялъ въ одной жилеткѣ, въ гарусныхъ туфляхъ и въ синей ермолкѣ съ кисточкой пожилой человѣкъ съ усами и бакенбардами и курилъ трубку. Супруги перешли улицу и подошли къ нему.
— Пардонъ, монсье… — обратилась къ немъ Глафира Семеновна. — Алекспозисіонъ — а друа у а гошъ?
Французъ очень любезно сталъ объяснять дорогу, сопровождая свои объясненія жестами. Оказалось, что супруги не въ ту сторону шли, и пришлось обернуться назадъ. Вышли на перекрестокъ улицъ и опять остановились.
— Кажется, что перчаточникъ сказалъ, что направо, — пробормотала Глафира Семеновна.
— Богъ его вѣдаетъ. Я ничего не понялъ. Стрекоталъ, какъ сорока, — отвѣчалъ мужъ. — Спроси.
На углу была посудная лавка. Въ окнахъ виднѣлись стеклянные стаканы, рюмки. На стулѣ около лавки сидѣла старуха въ красномъ шерстяномъ чепцѣ и вязала чулокъ. Опять разспросы. Старуха показала налѣво и прибавила:
— C'est bien loin d'ici, madame. Il faut prendre l'omnibus …
Взяли налѣво, прошли улицу и очутились опять на перекресткѣ другой улицы. Эта улица была уже многолюдная; сновало множество народа, ѣхали экипажи, ломовыя телѣги, запряженныя парой, тащились громадные омнибусы, переполненные пестрой публикой, хлопали, какъ хлопушки, бичи кучеровъ. Магазины уже блистали большими зеркальными стеклами.
— Rue La Fayette… — прочла надпись на углу Глафира Семеновна и прибавила:- Эта улица зовется Рю Лафаетъ. Я помню, что я что-то читала въ одномъ романѣ про Рю Лафаетъ. Эта улица мнѣ знакома. Однако, надо-же взять извозчика. Вонъ порожній извозчикъ въ бѣлой шляпѣ и красномъ жилетѣ ѣдетъ. Николай Иванычъ, крикни его! Мнѣ неловко кричать. Я дама.
— Извозчикъ! — закричалъ Николай Ивановичъ.
— Да что-жъ ты по-русски-то. Надо по-французски.
— Тьфу ты пропасть! Совсѣмъ забылъ, что здѣсь по-русски не понимаютъ. Какъ извозчикъ-то по-французски?
— Коше.
— Да такъ-ли? Кажется, это ругательное слово? Кажется, коше — свинья.
— Свинья — кошонъ, а извозчикъ — коше.
— Вотъ языкъ-то… Коше — извозчикъ, кошонъ — свинья!.. Долго-ли тутъ перепутаться!
— Да кричи-же, Николай Иванычъ!
— Эй, коше! Мусье коше!
— Ну, вотъ, пока ты собирался, его уже взяли. Вонъ какой-то мужчина садится въ коляску. Такъ здѣсь нельзя… И что это у тебя за разсужденія! Еще ѣдетъ, еще ѣдетъ извозчикъ. Кричи.
— Коше! — крикнулъ опять Николай Ивановичъ и махнулъ ему зонтикомъ, но извозчикъ самъ махнулъ ему бичемъ и отвернулся. — Не ѣдетъ. Должно быть, занятъ.
Опять перекрестокъ.
— Рю Лафитъ… — прочитала Глафира Семеновна и прибавила:- Рю, Лафитъ мнѣ по роману знакома. Рю Лафитъ я отлично помню. Батюшки! Да вѣдь въ Рю Лафитъ Анжелика приходила на свиданіе къ Гастону и здѣсь Гастонъ ранилъ Жерома кинжаломъ, — воскликнула она.