Наши за границей - Страница 90

— И прислуга какая здѣсь чистая. Вся во фракахъ. Не чета нашему парижскому корридорному въ бумажномъ колпакѣ и войлочныхъ туфляхъ, — прибавила Глафира Семеновна.

— Смотри-ка, и медку подали. Знаютъ русскій вкусъ, — указалъ Николай Ивановичъ на медъ. — Одно только, подлецы, не говорятъ по-русски.

Онъ прежде всего схватился за сыръ, но сыръ былъ преплохой.

— Да неужто это швейцарскій сыръ? Вотъ сыромъ такъ опростоволосились. Совсѣмъ безъ остроты. Это нашъ русскій мещерскій сыръ, а вовсе не швейцарскій.

— Да, навѣрное мещерскій, — отвѣчала Глафира Семеновна. — вѣдь ты спрашивалъ, чтобъ все было по-русски, а ли рюссъ, — вотъ они русскій сыръ и подали.

— Ну, вотъ… Я явственно сказалъ, чтобъ фромажъ швейцаръ… Нѣтъ, ужъ, должно быть, здѣсь такъ ведется, что сапожникъ всегда безъ сапогъ, а портной съ продранными рукавами. Хорошій-то сыръ, вѣрно, только къ намъ въ Россію отправляютъ.

Напившись чаю, супруги пріодѣлись и отправились обозрѣвать городъ, но лишь только они вышли на лѣстницу, какъ носъ съ носомъ столкнулись съ комми-вояжеромъ. Въ глянцевомъ цилиндрѣ, въ желтыхъ перчаткахъ онъ стоялъ и съ улыбкой приподнималъ шляпу. Николай Ивановичъ отвернулся.

— Тьфу, ты пропасть! И здѣсь… Вотъ навязался-то! Какъ бѣльмо на глазу торчитъ, — пробормоталъ онъ съ неудовольствіемъ. — Да это нахалъ какой-то.

Развеселившійся было Николай Ивановичъ опять. надулся.

Внизу супруговъ встрѣтилъ оберъ-кельнеръ и съ почтительнымъ наклоненіемъ головы сказалъ по-французски:

— У насъ табль-дотъ… Завтракъ въ часъ и обѣдъ въ пять часовъ. Ежели сдѣлаете намъ честь, то потрудитесь записаться заранѣе.

Глафира Семеновна перевела мужу слова оберъ-кельнера и произнесла:

— Что-жъ, пообѣдаемъ здѣсь. Здѣсь долженъ быть хорошій обѣдъ.

— Чтобъ опять съ вашимъ комми-вояжеромъ встрѣтиться? Не желаю-съ, совсѣмъ не желаю, — огрызнулся Николай Ивановичъ на жену. — Лучше въ самой паршивой закусочной пообѣдаю, да чтобы съ нимъ не встрѣчаться, — вотъ онъ мнѣ до чего надоѣлъ!

LXXVIII

Женева, половина жителей которой состоитъ обыкновенно изъ чужестранцевъ, осенью бываетъ пуста, путешественники въ нее вовсе не заглядываютъ, проживающіе въ ней богатые иностранцы перебираются на берега Средиземнаго моря. Такъ было и въ данное время. Улицы были безлюдны, рестораны, кофейни и лавки безъ покупателей. Хозяева стояли на порогахъ, отъ нечего дѣлать покуривали и позѣвывали. Гуляющихъ совсѣмъ было не видно. Кое-гдѣ виднѣлись прохожіе, но они спѣшили дѣловой походкой. Первое время супруги даже не видѣли и экипажей на улицѣ, не видать было и ломовыхъ извозчиковъ. Все это несказанно поразило супруговъ послѣ парижскаго многолюдія и выставочной и бульварной толкотни.

— Что-же это такое? Женева-ли ужъ это! — воскликнула Глафира Селеновна, озираясь по сторонамъ. — Такъ расхваливали Женеву, говорили, что такой знаменитый городъ, а вѣдь все пусто. А ужъ въ книжкахъ-то про Женеву сколько писано! Николай Иванычъ, Женева-ли это?

— Женева, Женева… Самъ я читалъ на вывѣскѣ на станціи.

— Удивительно! Гдѣ-же Монбланъ-то этотъ самый? Я Монблана не вижу.

— Да вонъ горы… — указалъ Николай Ивановичъ. Они подходили къ мосту.

— Монбланъ, по описанію, долженъ быть бѣлый, снѣговой, покрытый льдомъ, а я тутъ рѣшительно ничего не вижу. Самая обыкновенная гора, а сверху тучи, — продолжала Глафира Семеновна.

— Да вѣдь день пасмурный. Монбланъ, надо полагать, тамъ вонъ, за тучами.

— Нѣтъ, это не Женева, рѣшительно не Женева. Въ книжкахъ я читала, что видъ на горы долженъ быть необыкновенный, но никакого вида не вижу. Самыя обыкновенныя горы.

— Ну, никакого, такъ никакого. Тѣмъ лучше: не нравится тебѣ, такъ скорѣе изъ Женевы уѣдемъ, сердито отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

Подойдя къ мосту и взглянувъ съ набережной на воду озера, Глафира Семеновна воскликнула:

— Синяя вода! Нѣтъ, это Женева, Женева! По синей водѣ узнала. Эту синюю воду страсть сколько описывали. Дѣйствительно, замѣчательная вода: синяя, а какъ прозрачна! Смотри, Николай Иванычъ, вѣдь здѣсь ужъ какъ глубоко, а дно видно. Вонъ разбитая тарелка на днѣ лежитъ.

— А чортъ съ ней!

Николай Ивановичъ зѣвнулъ и отвернулся.

— Но вода, вода — прелесть что такое! — восхищалась Глафира Семеновна. — Отчего это, Николай Иванычъ, здѣшняя вода такая синяя? Неужели отъ природы?

— Фабрики гдѣ-нибудь нѣтъ-ли поблизости, гдѣ кубомъ и синькой матеріи красятъ, а потомъ синюю краску въ воду спускаютъ.

— Да полно, что ты! Неужели-же столько воды можно въ синюю краску выкрасить! Вѣдь тутъ цѣлое озеро, — возразила Глафира Семеновна. — Смотри, смотри: вонъ пароходъ бѣжитъ, вонъ двѣ лодочки подъ парусами бѣгутъ.

Николай Ивановичъ опять зѣвнулъ.

Супруги перешли мостъ и очутились на большой улицѣ, сплошь переполненной богатыми магазинами съ зеркальными стеклами. На окнахъ выставки со всякой модной и галантерейной дрянью. Глаза у Глафиры Семеновны такъ и разбѣгались. Она останавливалась у каждаго окна и восклицала: «Ахъ, какая прелесть! Ахъ, какой восторгъ! Да тутъ есть вещи лучше, чѣмъ въ Парижѣ!»

— Николай Иванычъ, какъ хочешь, а ты за твою парижскую провинность долженъ мнѣ разрѣшить купить разныхъ мелочей на подарки хоть франковъ на сто, — сказала она.

— Опять за провинность! Да что ты, матушка! Вѣдь этому конца не будетъ. Въ вагонѣ у этого нахала два раза кружева за провинность покупалъ, и теперь опять за провинность! Съ одного вола семь шкуръ не дерутъ, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.