— Гм… — пробормоталъ Николай Ивановінъ и, сложивъ пакеты съ покупками на столъ, сталъ отирать лобъ и лицо носовымъ платкомъ.
Потъ съ него лилъ градомъ.
— Je vous montrerai, madame, quelque chose d'extraordinaire, — заговорила продавальщица и крикнула:- Мадемуазель Элизъ! Мадамъ Перокэ.
Двѣ другія продавальщицы тотчасъ-же откликнулись на ея призывъ и вопросительно остановились. Первая продавальщица тотчасъ-же поманила ихъ. Онѣ подошли и, вставъ передъ Глафирой Семеновной въ позу манекеновъ, начали вертѣться.
— Выбирайте только фасонъ, мадамъ… Этотъ или вотъ этотъ, — продолжала по-французски первая продавальщица, указывая на двухъ другихъ продавальщицъ. — А вотъ и третій фасонъ, — прибавила она и сама медленно повернулась, показывая бока, задъ и передъ своего платья.
Глафира Семеновна поняла, что ей сказали по-французски, но не рѣшалась указать на фасонъ.
— И сетъ бьенъ, и сетъ бьенъ… — отвѣчала она. — Сетъ оси бьенъ… Иль фо регардэ труа фасонъ.
— Tout de suite, madame… Voulez-vous vous assoir… C'est monsieur votre mari? — указала она на Николая Ивановича.
— Вуй, мари.
Продавальщица предложила стулъ и Николаю Ивановичу.
— Prenez place, monsieur… Придется вамъ подождать довольно долго. Дамы вообще не скоро рѣшаются на выборъ костюмовъ. А чтобы вамъ не скучать, вотъ вамъ и сегодняшній нумеръ «Фигаро». Пожалуйста.
— Мерси, — сказалъ Николай Ивановичъ, грузно опустился на стулъ и, раскрывая поданный ему нумеръ французской газеты, сталъ его разсматривать, дѣлая видъ, что онъ что нибудь понимаетъ.
Продавальщица между тѣмъ вытаскивала изъ витринъ платья, показывала ихъ и тарантила безъ умолку передъ Глафирой Семеновной. Глафирѣ Семеновнѣ все что-то не нравилось.
— Не не съ висюлечками… Компренэ? Съ висюлечками… Гарни авекъ висюлечки… - старалась она объяснить продавальщицѣ. — Авекъ же и пасмантрт.
— О, мадамъ, да это нынче не носятъ!
— Нонъ, нонъ… Же вю о театръ. И много, и много пасмантри. Боку…
— Мадемуазель Годенъ! — снова выкрикнула продавальщица четвертую толстенькую и невысокаго роста продавальщицу и, указывая на ея платье Глафирѣ Семеновнѣ,- прибавила по-французски: — Вотъ все, что дозволяетъ послѣднее слово моды по части отдѣлки стеклярусомъ. Фигура мадемуазель Годенъ также вполнѣ подходитъ къ вашей фигурѣ. У мадемуазель Годепъ такая-же прелестная грудь, какъ у васъ, такой-же полный станъ. Дать больше отдѣлки съ сутажемъ и стеклярусомъ, значило-бы выступить изъ предѣловъ моды и компрометировать фирму. Надо вамъ примѣрить вотъ это платье. Voyons, madame… Ayez la bonté de venir ici.
И продавщица, перекинувъ на руку платье, пригласила Глафиру Семеновну за ширмы на примѣрку. Глафира Семеновна удалилась за ширмы вмѣстѣ съ продавальщицей, но продавальщица тотчасъ-же выскочила оттуда и сказала Николаю Ивановичу
— Монсье, можете придвинуться къ ширмамъ и переговариваться съ мадамъ, дабы не очень скучать въ разлукѣ.
Сказано это было, разумѣется, по-французски. Николай Ивановичъ ничего не понялъ и удивленно выпучилъ на продавальщицу глаза. Та, видя, что онъ не понимаетъ ее, стала приглашать жестами и даже поставила для него другой стулъ около ширмъ. Николай Ивановичъ покрутилъ головой и пересѣлъ. Продавальщица, между тѣмъ, опять удалилась за ширмы и безъ умолку заговорила.
— Глаша! Понимаешь-ли ты хоть капельку, что она стрекочетъ? — крикнулъ женѣ Николай Ивановичъ.
— Въ томъ-то и дѣло, что очень мало понимаю, но чувствую, что она хочетъ на меня напустить туманъ.
— Ну, то-то… И мнѣ кажется, что она тебѣ зубы заговариваетъ. Ты очень-то не поддавайся. Да вотъ еще что. Вѣдь это такой магазинъ, что здѣсь чего хочешь, того просишь. Тутъ всякіе товары есть. Такъ ты спроси у ней, нельзя-ли мнѣ чего-нибудь выпить. Пить смерть хочется.
— Неловко, Николай Иванычъ, — послышалось изъ-за ширмъ. — Ну суди самъ: какъ-же въ модномъ-то магазинѣ?..
— Да вѣдь здѣсь въ отдѣленіяхъ виномъ торгуютъ. Правда, не распивочно, но все-таки торгуютъ. Такъ вотъ бы красненькаго бутылочку… Можно, я чай, это сдѣлать для хорошаго покупателя. Вѣдь мы не на грошъ купить пришли. Четвертаковъ-то этихъ французскихъ ой-ой сколько отсчитаемъ. Такъ ты спроси.
— Языкъ не поворачивается. Помилуй, вѣдь здѣсь не выпивное заведеніе.
— Такъ что-жъ изъ этого? Въ Петербургѣ мнѣ изъ парчевого магазина за пивомъ посылали, когда разсчитивали, что я на сотню куплю.
— Потерпи немножко. Потомъ ужъ вдвое выпьешь. Я не буду препятствовать.
— Эхъ, тяжко! Наѣлись дома ветчины и сыру, и теперь во рту даже пѣна какая-то отъ жажды, — вздохнулъ Николай Ивановичъ и, опять раскрывъ нумеръ «Фигаро», уткнулъ въ нее носъ.
Прошло болѣе получаса, а Глафира Семеновна все еще примѣряла за ширмами платья. Николай Ивановичъ, все еще сидѣвшій около ширмъ, сначала началъ зѣвать, а потомъ уже и клевать носомъ.
— Глаша! Скоро ты тамъ?
— Какъ скоро! До сихъ поръ я еще не могу выбрать фасона платья. Главное дѣло, что ни мадамъ меня не понимаетъ, ни я ее не понимаю. Всѣ слова по части дамскихъ нарядовъ я очень хорошо знаю по-французски, но здѣсь, въ Парижѣ, какія-то особенныя слова, какимъ насъ никогда не учили, — послышался голосъ Глафиры Семеновны изъ-за ширмъ.
— Такъ этакъ ты, пожалуй, еще и черезъ часъ не кончишь съ выборомъ фасоновъ.
— Не знаю, право, не знаю. Выберу платье и потомъ мнѣ нужно будетъ выбирать накидку. Я накидку какую-нибудь хочу себѣ купить для театра. Потомъ мнѣ нужно шляпку… Нельзя-же быть въ Парижѣ, да модной шляпки себѣ не купить.
Николай Ивановичъ досадливо заскоблилъ затылокъ.