— Да вѣдь это покуда. Ну, а насчетъ хлесткихъ словъ я дома въ словарѣ справлюсь. Кошонъ — очень дѣйствительное слово.
Случай обругать сейчасъ-же и представился. Изъ-за угла выскочилъ блузникъ съ корзиной, наполненной рыбой. Съ крикомъ: «il arrive, il arrive l'marquereau!» онъ наткнулся на Николая Инавовича и хотя тотчасъ-же извинился, сказавъ «pardon, monsieur», но Николай Ивановичъ все-таки послалъ ему въ догонку слово «кошонъ». Услыхавъ это слово, блузникъ издалека иронически крикнулъ ему:
— Merci, monsieur, pour l'amabilité.
— Не унялся, подлецъ? — грозно обернулся Николай Ивановичъ къ блузнику и спросилъ жену, что такое сказалъ блузникъ.
— За любезность тебя благодаритъ, — отвѣчала Глафира Семеновна.
— За какую любезность?
— А вотъ, что ты его кошономъ назвалъ. Учтивости тебя учитъ. Онъ тебя хоть и толкнулъ, но извинился, а ты ему все-таки: «кошонъ».
— Ахъ, онъ подлецъ!
Николай Ивановичъ обернулся къ блузнику и издали погрозилъ ему кулакомъ. Блузникъ улыбнулся и въ свою очередь погрозилъ Николаю Ивановичу кулакомъ.
— Скажите на милость, еще смѣетъ въ отвѣтъ кулакомъ грозиться! — воскликнулъ Николай Ивановичъ и хотѣлъ броситься къ блузнику, но Глафира Семеновна удержала его за рукавъ.
— Оставь… Ну, что затѣвать скандалъ!.. Брось. Вѣдь можетъ выйти драка. Плюнь… — сказала она.
Супруги выходили на площадь Большой Оперы.
На площади Большой Оперы супруговъ осадили со всѣхъ сторонъ барышники, предлагающіе билеты на вечерній оперный спектакль. Барышники осаждали супруговъ даже и тогда, когда эти послѣдніе подошли къ городовому и стали его разспрашивать, какъ пройти въ Луврскій магазинъ, — и городовой нисколько не препятствовалъ этой осадѣ, что несказанно удивило ихъ.
— Смотри: стало-быть здѣсь дозволено барышничать театральными билетами, — замѣтила Глафира Семеновна мужу. — Вѣдь прямо въ глазахъ городового предлагаютъ, даже около него — и городовой хоть-бы что!
Городовой очень любезно указалъ дорогу въ Луврскій магазинъ, и супруги опять отправились. Но тутъ случилось маленькое обстоятельство. Супруги, выслушавъ объясненіе дороги, позабыли сказать городовому «спасибо». Городовой очевидно этимъ обидѣлся, окликнулъ супруговъ и, когда тѣ обернулись, издали откозырялъ имъ и, кивнувъ головой, крикнулъ по-французски:
— Благодарю за учтивость!
Глафира Семеновна поняла въ чемъ дѣло и тотчасъ-же сообщила объ этомъ мужу.
— Дуракъ, совсѣмъ дуракъ. За что-же тутъ благодарить, коли онъ для того и поставленъ, чтобъ указывать дорогу, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
— Нѣтъ, ужъ, должно быть, здѣсь такой щепетильный народъ, что все на тонкой деликатности.
— Хороша тонкая деликатность, коли со всѣхъ сторонъ тебя на улицахъ толкаютъ, извозчики на твои вопросы ничего не отвѣчаютъ, а только отвертываются, ежели заняты или не хотятъ ѣхать, торговцы всякую дрянь въ носъ суютъ. Давеча вонъ одинъ приказчикъ чуть не въ носъ ткнулъ мнѣ резиновыми калошами, предлагая ихъ купить, да еще ударилъ подошву о подошву передъ самымъ лицомъ. Нѣтъ, на нашихъ рыночныхъ приказчиковъ-то, хватающихъ покупателей за рукава, только слава, а въ сущности здѣсь еще хуже.
Разспрашивая дорогу, супруги добрались наконецъ до Луврскаго магазина и вошли въ одну изъ распахнутыхъ широкихъ дверей его. Уже на подъѣздѣ ихъ поразила толпа покупателей, остановившихся около сдѣланной въ дверяхъ выставки товаровъ съ крупной вывѣской надъ выставкой «occasion», то-есть-по случаю. Мужчины и дамы рылись въ набросанномъ безъ системы товарѣ, состоящемъ изъ лентъ, косыночекъ, кружевъ, платочковъ и читали нашпиленныя на нихъ цѣны. Приказчикъ съ карандашомъ за ухомъ только наблюдалъ за роющейся публикой и ежеминутно выкрикивалъ по-французски:
— Цѣны написаны… Выбирайте сами!.. Цѣны рѣшительныя!..
Пришлось протискаться сквозь толпу.
Въ самомъ магазинѣ было также тѣсно. Въ нѣсколькихъ мѣстахъ высились вывѣски, гласящія касса № 1-й, касса № 2-й и такъ далѣе. Товары были выложены на прилавкахъ, громадными штабелями стояли на полу, лежали на этажеркахъ, висѣли на стѣнахъ. И чего, чего тутъ не было! Куски всевозможныхъ матерій, цѣлые ворохи перчатокъ, женскихъ корсетовъ, готоваго платья, лентъ, обуви. Около всего этого толпились покупатели. Дамы, разумѣется, преобладали. Приказчики и приказчицы, облеченные исключительно во все черное, съ неизмѣннымъ карандашомъ за ухомъ, еле успѣвали отвѣчать на вопросы. Одинъ приказчикъ продавалъ сразу двумъ-тремъ покупателямъ. Не взирая на громадное помѣщеніе, было жарко, душно; воздухъ былъ спертъ.
— Эка махина магазинъ-то! — невольно вырвалось у Николая Ивановича, когда супруги прошли два десятка шаговъ.
— Я читала въ описаніи, что здѣсь больше тысячи приказчиковъ и приказчицъ, — отвѣчала Глафира Семеновна, у которой глаза такъ и разбѣгались по выставленнымъ товарамъ.
— Ну, покупай, что тебѣ требуется. За поднятіе на Эйфелеву башню тебѣ ассигновано на покупки четыреста французскихъ четвертаковъ.
— Пятьсотъ-же вѣдь ты ассигновалъ. Ну, скажите на милость, вотъ ужъ утягивать начинаетъ. Пятьсотъ, пятьсотъ. Я очень хорошо помню, что пятьсотъ. Даже еще шестьсотъ.
— Да ужъ покупай, покупай. Вонъ приказчикъ замухрышка освободился, у него и спроси, что тебѣ нужно.
— Да все нужно. А только дай прежде оглядѣться. Боже мой, какъ дешевы эти носовые платки съ Эйфелевой башней! По шестидесяти сантимовъ за штуку. Вѣдь это на наши деньги… Сколько на наши деньги?
— Двадцать двѣ, двадцать три копѣйки. А только вѣдь это дрянь.