Наши за границей - Страница 41

— Да нѣтъ-же, нѣтъ. Ну, что ты меня морочишь! Гдѣ медіумы, тамъ спиритизмъ.

— Сказалъ тоже! Спиритизмъ — духи… Тамъ покойниковъ вызываютъ. То-есть не настоящихъ покойниковъ, а ихъ тѣни, — вотъ онѣ и стучатъ въ столъ.

— Ну, такъ гипнотизмъ… Вотъ какъ: гипнотизмъ…

— Ахъ, какъ ты любишь спорить, Николай Иванычъ! Гипнотизмъ — это, когда человѣкъ деревенѣетъ и его булавками колютъ. А это электричество. Вѣдь электричества разныя бываютъ. Въ телефонѣ вонъ тоже электричество.

Супруги заспорили. Наконецъ Николай Ивановичъ махнулъ рукой и сказалъ:

— Ну, пусть будетъ по-твоему, пусть будетъ электричество. Плевать мнѣ на все это. Пойдемъ въ театръ арабовъ смотрѣть.

Они отправились по направленію къ освѣщенной газомъ театральной вывѣскѣ.

— Ты разсуди самъ: ну, кто-же можетъ съ башни животомъ такой большой магнитизмъ пускать, который даже полъ-неба обхватилъ? — все еще унималась Глафира Семеновна.

— Довольно, Глафира Семеновна, довольно… — останавливалъ ее Николай Ивановичъ. — Надоѣло.

— Нечего тутъ и надоѣдать. Я про все это даже въ книжкѣ читала.

— Пожалуйста, не хвастайся своимъ образованіемъ. И мы тоже кое-что читали.

— Ну, гдѣ тебѣ съ мое читать! Когда тебѣ?.. Вѣдь ты цѣлый день въ лавкѣ стоишь, а я дома и все за книгами…

— Знаю я твои книги! Про Гастона, про Берту, да про Жерома — про ихъ любовныя похожденія…

— Неправда, неправда. Я и ученыя книги читаю.

— Про ученость ужъ ты оставь. Хороша твоя ученость! Ученость свою ужъ ты доказала. Сейчасъ я просилъ тебя въ ресторанѣ селедку по-французски спросить, такъ ты и то не могла.

— Оттого, что насъ про селедку не учили. У насъ пансіонъ былъ для дѣвицъ… Ну, съ какой стати дѣвицу про селедку учить? Селедка — предметъ мужской, а не женскій, она принадлежитъ къ закускѣ, а закуска подается къ водкѣ, а водку развѣ дѣвицы пьютъ?

— Да вѣдь дѣвицы-то выходятъ замужъ, дѣлаются потомъ хозяйками, подаютъ мужу и его гостямъ селедку къ водкѣ, такъ какъ-же ихъ про селедку-то не учить?..

Въ это время надъ самымъ ухомъ супруговъ раздался ударъ въ ладоши и громкій сиплый выкрикъ:

— Nous commenèons! Dans un quart d'heure nous commenèons! Voyons, messieurs et mesdames… Faites attention… Voici la caisse… Prenez les billets Dépêchez-vous, dépêchez-vous. Seulement un franc. Супруги такъ и шарахнулись въ сторону. Кричалъ рослый человѣкъ въ усахъ, въ красной расшитой золотомъ курткѣ, въ синихъ шальварахъ и въ бѣломъ тюрбанѣ на головѣ, зазывая въ театръ публику.

— Фу, чортъ тебя возьми! Лѣшій проклятый! — выругался Николай Ивановичъ, и даже погрозилъ усатому человѣку кулакомъ, но тотъ нисколько не смутился и продолжалъ зазывать:

— Quelque chose de remarquable, monsieur. Quelque chose, que vous ne verrez pas partout… La danse de ventre, monsieur… Venez, madame, venez. Nous commenèons…

Тутъ-же было окошечко театральной кассы. Въ кассѣ сидѣла пожилая женщина въ красной наколкѣ, выглядывала оттуда и даже совала по направленію къ Глафирѣ Семеновнѣ вырванные изъ книжки билеты.

Супруги подошли къ кассѣ.

— Комбьянъ? — спросилъ Николай Ивановичъ и, получивъ отвѣтъ, что за входъ всего только одинъ франкъ, купилъ билеты и повелъ Глафиру Семеновну въ двери театра.

XXXIII

Театръ египтянъ и арабовъ, въ который вошли, Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна, былъ маленькій театръ-балаганъ, выстроенный только на время выставки, съ потолкомъ, подбитымъ крашеной парусиной, съ занавѣсомъ изъ зеленой шерстяной матеріи. Размѣщенные передъ сценой стулья стояли около барьеровъ, составляющихъ изъ себя какъ-бы узенькіе столы, на которыхъ зритель могъ ставить бутылки, стаканы, чашки. Немногочисленная публика сидѣла, курила и пила, кто пиво, кто вино, кто кофе съ коньякомъ. Англійскій языкъ слышался во всѣхъ углахъ. Англичане пили, по большей части, хересъ, потягивая его черезъ соломинку и закусывая сандвичами. Представленіе еще не начиналось. По рядамъ шнырялъ мальчикъ въ блузѣ и продавалъ программы спектакля, безъ умолку треща и разсказывая содержаніе предстоящаго представленія. Бродили лакеи, подлетавшіе къ каждому изъ входящихъ зрителей, съ предложеніемъ чего-нибудь выпить. Одинъ изъ лакеевъ былъ для чего-то въ красныхъ туфляхъ безъ задниковъ и въ простомъ халатѣ изъ дешевой тармаламы, точь-въ-точь въ такомъ, какіе у насъ по дворамъ продаютъ татары. Голова его была обвита полотенцемъ съ красными концами, что изображало чалму.

— Батюшки! Да это не театръ. Здѣсь всѣ пьютъ и курятъ въ залѣ,- сказала Глафира Семеновна.

— Театръ, театръ, но только съ выпивкой. Ничего не значитъ… Это-то и хорошо. Сейчасъ мы и себѣ спросимъ чего-нибудь выпить, — заговорилъ Николай Ивановичъ, увидавъ халатника и воскликнулъ:- Глаша! смотри-ка, какой ряженый разгуливаетъ! Въ нашемъ русскомъ халатѣ и банномъ полотенцѣ на головѣ. — Почтенный. Ты изъ бани, что ли? Такъ кстати-бы ужъ вѣничекъ захватилъ.

— Plait-il, monsieur? — подскочилъ къ нему халатникъ, понявъ, что о немъ идетъ рѣчь, и взмахнулъ салфеткой, перекладывая ее изъ руки въ руку.- Que désirez-vous, monsieur? Un café, un bok?

Николай Ивановичъ посмотрѣлъ на него въ упоръ и расхохотался.

— Въ какой банѣ парился-то: въ Воронинской или въ Целибѣевской? — задалъ ему онъ вопросъ.

Лакей, думая, что его спрашиваютъ о костюмѣ, отвѣтилъ пс-французски:

— Это костюмъ одного изъ племенъ, живущихъ въ Египтѣ.

Супруги, разумѣется, не поняли его отвѣта. Николай Ивановичъ, однако, продолжалъ хохотать и спрашивать по-русски:

— Какъ паръ сегодня? Хорошо-ли насдавали? Ладно-ли вѣничкомъ похлестался? Ахъ, шутъ гороховый! Вѣдь вздумалъ-же вырядиться въ такой нарядъ.

— Да что ты съ нимъ по-русски-то разговариваешь? Вѣдь онъ все равно ничего не понимаетъ! — остановила мужа Глафира Семеновна.